Зураб Церетели. Я думал: «Стану художником – буду таким же красивым, как дядя». Первое получилось, второе – нет
Свое призвание мастер осознал еще ребенком в детском саду
– Чем дольше живу, тем сильнее понимаю, как много в судьбе зависит от близких родственников. Они закладывают фундамент, на котором человек потом строит всю свою жизнь, – рассуждал Зураб Церетели (†91).
Его детство пришлось на трудные годы. Но оно все равно было счастливым.
Зураб родился в 1934 году в Тифлисе – столице Грузинской ССР, ныне – Тбилиси. И стал первенцем в семье 30-летнего горного инженера Константина и 23-летней работницы почты Тамары Церетели. Через два года у супругов родилась дочь Нели.
– Отец всю жизнь вставал рано утром, включал радио, бритву и… пел! Бедная мама уши затыкала. Я, конечно, тоже просыпался. А одно из самых первых ярких воспоминаний – как родители подарили мне цветные карандаши, – рассказывал народный художник СССР и России.
Свое призвание мастер осознал еще ребенком в детском саду.
– Совсем маленький был – но уже с непреодолимой тягой рисовать, – продолжал Церетели. – Однажды – года четыре мне было – остался один в комнате, встал на стул и начал карандашами и красками раскрашивать белую стену. Все поместилось! Дома, солнце и луна, пароход и самолет, машины и повозки. Думал, придут взрослые – обругают. А они увидели и сказали: «Пора мальцу за масло браться». Я не понял, о каком они говорят – сливочном или подсолнечном?
В трехкомнатной квартире в 160 квадратных метров кроме семьи Церетели жили еще родственники Тамары: одинокая сестра Сашура и брат с женой и двумя детьми. Георгий Нижарадзе был живописцем и оказал большое влияние на племянника.
– Именно благодаря дяде я начал рисовать все, что видел вокруг себя: солнце, цветы, траву, деревья, животных. Он замечал, что мне это очень нравится, и всячески поддерживал. Научил понимать природу, видеть красоту, чувствовать свет и тень. Дядя был высокий, интересный мужчина. Когда мы с ним шли по улице, женщины поворачивали голову. А тогда в Грузии это считалось неприличным. Но обаянию Георгия Нижарадзе невозможно было сопротивляться. Я думал: «Стану художником – буду таким же красивым, как дядя». Первое получилось, второе – нет, – смеялся Зураб Церетели.
Еще одним значимым человеком была бабушка по материнской линии, мужа которой расстреляли в 1937 году.
– Все женщины в семье Нижарадзе после этого не снимали черного платья, – вздыхал скульптор. – Потом, через много лет, у меня появилась возможность посмотреть документы, связанные с арестом. И я увидел донос соседа, который написал, что к дедушке приезжают по вечерам гости, о чем-то долго беседуют, а еще у него, видите ли, большая библиотека. Вот это «преступление»! Страшное дело – просто так оклеветать человека и расправиться с ним!
Зураб много времени проводил в деревне Губи в Западной Грузии близ Кутаиси.
– Это Имеретия – красивейший регион! – хвастался мастер. – Уникальнейшая природа! Леса, горы, реки, пещеры, водопады. Все возможные цвета и оттенки. Настоящее богатство красок! Там субтропики соседствуют с альпийскими лугами. Как во все это не влюбиться?! Именно оттуда удивительные подсолнухи, которые я рисую всю жизнь. Но не менее важно, что бабушка надела мне на шею нательный крест, рассказывала о Христе и его учениках и читала Евангелие. И еще говорила: «Запомни, самые большие наши враги сидят в Политбюро. Это настоящие бандиты». И перечисляла фамилии всего высшего руководства Советского Союза.
Когда Зурабу было семь лет, началась Великая Отечественная война.
– Услышав страшную новость, все мальчишки радостно выбежали во двор, – признавался народный художник. – Мы ведь не понимали, что это значит. Думали, что сейчас возьмем автоматы и – бум-бум-бум! – всех врагов сразу победим! Но, конечно, в военные годы всем было плохо. Мама готовила каждый день одно и то же – кашу, в которую для сытности наливали сверху масла. Сделать какое-то другое блюдо не было возможности. А после победы пленные немцы строили в Тбилиси трамвайную дорогу. Очень голодные были. Ходили по дворам, приносили деревянные кувшины, скамейки, табуретки – продавали. У нас на террасе сушился на солнце хлеб, и я эти сухарики немцам бросал. Меня не ругали. Наоборот. Это хорошая черта. Она была свойственна всей нашей семье. Русский, немец, пленный, свободный – все равно человек!
Художественную школу мальчик не посещал. Зато в средней оформлял стенгазету. И, когда пришла пора выбирать профессию, сомнений уже не было. Правда, Константин Церетели требовал пойти по его стопам и стать инженером.
– Быть художником тогда считалось несерьезным делом, а уж для мужчины – тем более, – объяснял Церетели. – Поэтому папа был сильно против. Сердился на меня. Но мама была мудрой и тонкой женщиной. Ее поддержка помогла мне утвердиться в своем выборе.
А Константина Георгиевича в конце концов убедил друг семьи Уча Джапаридзе (†81), преподававший в Тбилисской академии художеств. Именно туда в 1952 году и подал документы 18-летний юноша. Вместе с Зурабом на живописный факультет поступали 120 человек. Принять могли только семерых. Фамилия Церетели в списке зачисленных оказалась шестой.