Станислав Ростоцкий. По мне танк проехал. Нога разворочена, рука оторвана. Я умирал…
Спасли незнакомый солдат и медсестра Аня Чегунова. Ей режиссер потом посвятил фильм «…А зори здесь тихие»
Писатель Борис Васильев (†88) ворчал:
– Стас – профессионал, но порой крайне сентиментален. А моя история – не душещипательная, а жестокая! И все же пришлось смириться, как Ростоцкий ее снял. Он говорил: «Боря, прости… Не мог иначе! Знаешь, я монтирую, а слезы льются…»
Потому что видел войну сам. И она чуть не утащила на тот свет.
– По мне танк проехал, – пояснял Станислав Ростоцкий (†79). – Нога разворочена, рука оторвана. Я умирал…
Спасли незнакомый солдат и медсестра Аня Чегунова. Ей режиссер потом посвятил фильм «…А зори здесь тихие».
Из-за болезни позвоночника юношу в первые месяцы войны не призывали.
– Я эвакуировался с родителями в Казань, они из Рыбинска Ярославской области, а я из Москвы, где учился в Институте философии и литературы, – вспоминал Станислав Иосифович. – Работал фотокорреспондентом в «Пионерской правде». И все думал: «Как же я другим о войне расскажу, если сам в ней не участвую?»
Но в тяжелом 42-м году и Ростоцкому пришла повестка.
– В марте, за месяц до моего 22-летия, – вспоминал заслуженный артист СССР.
Второкурсника отправили рядовым в 46-ю запасную стрелковую бригаду возле станции Сурок в Марийской АССР.
– Недалеко от Йошкар-Олы, в тайге, – продолжал мастер. – Там новобранцев обучали месяца два – и на фронт! Попал я в ужасное место. В землянке на 100 человек жили 300! Стекол не было, а мороз доходил до минус 20 градусов! Вшей полчища! Есть не давали вообще! Потом выяснилось почему. Однажды ночью появились люди в кожаных тужурках и с маузерами. Все начальство лагеря было выведено строем перед линейкой из нас, солдатиков, и всех: писарей, завхозов, начальников штабов и так далее – прямо на наших глазах расстреляли! Потому что все, что полагалось нам, эти гады сжирали! Воровали и продавали!
Стас рвался на фронт. Но в штабе узнали, что парень хорошо снимает, и назначили полковым фотографом. Рапорты с просьбой отправить на передовую начальство игнорировало. Ростоцкий… несколько раз сбегал! Его ловили!
– По закону должны были расстрелять, – вздыхал Станислав Иосифович. – Однако давали по 10 суток ареста.
Но в сентябре 43-го попытка увенчалась успехом. Юноша приехал в Москву за фотоматериалами и столкнулся с другом, который был откомандирован на машине с передовой на сутки по делам.
– И я умотал с ним на фронт, – усмехался Ростоцкий. – Так и попал на Вязьму.
А там Стаса… арестовали! И на этот раз за побег из своей части перед рядовым действительно замаячил расстрел.
– Но начальник СМЕРШа, полковник, не помню его фамилию, сказал: «Ребята, вы с ума сошли?! Он куда сбежал-то?! Он из вашей ЦЕНЗУРА* части, где спокойно мог жить и в ус не дуть, сбежал на фронт! Да вы этому парню благодарность объявите!» – улыбался режиссер.
Беглец попал в Шестой гвардейский кавалерийский корпус. И воевал, и был фотокорреспондентом.
В феврале 44-го под городом Дубно Ровенской области Украины шли тяжелые бои. Кто-то позади Стаса, снимающего наступление, вдруг крикнул:
– Танки!
Ростоцкий развернулся, выхватил зажигательную гранату, метнул, ринулся из окопа и…
– Что-то крепко схватило меня за пятку и потащило назад, – делился мэтр. – Навалилось на меня, сжало так, что не двинуться, обдало жаром и запахом бензина и жженого металла.
«Тигр» еще и «поерзал» на месте. Чтобы раздавить солдата наверняка!
– Раскатал, – досадовал Станислав Иосифович. – Не полностью. Потому что нижняя часть тела провалилась в окоп. Но ногу разрушило, раздавило грудную клетку и руку оторвало – она держалась только на коже. Да еще и в лоб осколок прилетел.
Стаса подхватил фельдшер части по фамилии Аронов, дотащил и погрузил на санитарную бричку. Но медобоз с ранеными под шквальным огнем забрел в болото. Кто-то выбрался сам, кого-то вытащили. А Ростоцкий лежал в жиже, не двигаясь. И его сочли мертвым.
– Провалялся больше суток, – вздыхал режиссер.
Потом начал стонать. И вдруг услышал:
– Сейчас вытащу.
Незнакомец привязал беднягу вожжами за шинель и поволок по земле.
Тащил долго. И чаще – на своей спине. Сильно ругался, но продолжал нести. Стас стонал: «Брось ты меня». – «Иди ЦЕНЗУРА*! – следовал ответ. – Я – человек, а не погань фашистская!» И продолжал нести. Пока не встретил 19-летнюю медсестру Аню Чегунову. Она сделала бойцу перевязку и уколы и поволокла дальше. А потом многие километры везла тяжелораненого в госпиталь в дощатом кузове грузовика. Согревала, сняв свою шинель и укутав беднягу. Поддерживала, чтобы не колотился об пол и стенки…
Станислав прошел три госпиталя. Грудную клетку выправили, руку спасли. А вот левую ногу ниже колена ампутировали из-за гангрены. Всю оставшуюся жизнь режиссер носил протез.
В августе 44-го Ростоцкого комиссовали. А в сентябре фронтовик поступил во ВГИК. Мастер снял много прекрасных фильмов: «Дело было в Пенькове», «Доживем до понедельника», «И на камнях растут деревья» и другие. Но самым любимым народом стал «…А зори здесь тихие».
Одноименная повесть Бориса Васильева была опубликована в журнале «Юность» в 1969 году.
– Я буду это снимать, – сказал Ростоцкий жене, 41-летней Нине Меньшиковой. – В память о всех женщинах и девчонках, ушедших на фронт. В благодарность им. И в первую очередь – Ане.
Фильм произвел фурор. Медсестра Чегунова тогда уже была Бекетовой.
– Прошла всю войну, вышла замуж, родила двух детей. Но фронтовые годы сказались на здоровье – Анна ослепла от рака мозга. Я сидел рядом и рассказывал все, что происходило на экране. Она слушала фильм, меня и плакала…